Еще глубже в теорию
Существуют некие более тонкие аспекты темы. Такая психическая структура, как экзистенциальной вина — это то, что также приводит человека в область садо-мазо.
Что такое экзистенциальная вина? Это вина не за что-нибудь, что ты сделал или не сделал, а вина, связанная с самим фактом твоего отдельного личностного существования, то есть твоей экзистенции как личности. Именно в двадцатом веке личность обособилась полностью, стала реальным носителем сознания. Раньше носителем сознания было что угодно, только не личность: народ, общество, семья, церковь, род; только в двадцатом веке личность обособилась и экономически, и политически, морально и прочее и прочее, и стала действительно единицей сознания. Права личности стали осознаваться как первичные, определяющие все остальные. Так вот, этот уровень обособленности привел к еще большему нарастанию той самой экзистенциальной вины, то есть к ощущению отпадения от Бога, ощущению отдельности, выделения из единой для всех людей потоковой, голографической — не важно, как ее называть, — реальности. При этом компенсирующие механизмы оказались разрушены. То есть, ранее социум выработал замечательные компенсаторные механизмы такой вине: покаяние, исповедь, все эпитимьи, чтение молитв, изнурение себя различными способами. То есть, ритуальные наказания. Помимо наказаний за конкретные преступления существовал еще целый ряд экзистенциальных наказаний, ритуальных наказаний, которые просто служили средством компенсации, смягчения экзистенциальной вины. И в результате стало нарастать настолько мощное давление ответственности, давление отдельности, давление обособленности, что при разрушении компенсаторных механизмов, как бы трансцинденции этого давления, личность стала сыпаться, то есть люди стали совершать различные безумные саморазрушительные акты, чтобы снять с себя ощущение этой проклятости, ощущение экзистенциальной вины. Когда у человека нет более широкого контекста, в котором он может осознать свою личность, а давление нарастает, возникает ощущение безнадежности, отчаяния, что уже ничто не поможет, — значит все дозволено. Вот эта связка является одной из самых опасных, и она постоянно проявляется вокруг нас: «Что-то не так, уже ничто не поможет,- значит все дозволено». И поэтому дозированное внесение элементов ритуального наказания в жизнь человека осознается как очень важная задача. Мои собственные эксперименты с ритуальным наказанием оказались жутко благотворными. То есть, на физическом уровне ощущаешь себя легким, как будто действительно какой-то гнет этой вины снимается.
Мне представляется довольно забавным, что сейчас, в последние 30-50 лет происходили активные заимствования различных восточных, западных техник. Мы позаимствовали все, что могли: и медитации, и трансовые техники, и телесные техники, и прочее. А где, простите, бичевание? Я говорю сейчас не о социальной справедливости, а о процессе внутреннего развития. Почему медитацию мы позаимствовали, а различные формы самобичевания — нет? Наверное, в них тоже был какой-то смысл, раз они работали так сильно.
На уровне абстракций, тем не менее весьма реальных в нашей жизни, мне хотелось бы рассмотреть вопрос вязкости формы в современном мире. Плотность и вязкость форм за последние сто лет выросла неимоверно. То есть, раньше мир был намного более прозрачным. Как там жилось, мы можем только догадываться по литературным свидетельствам. Но форма сто, двести, не говоря уже о тысяче лет назад, была намного более прозрачная, короткоживущая, ее было меньше, а пространства, потока бесформенного, было больше. За последние сто лет мир уплотнился до безобразия. Достаточно походить по центру Москвы или любого другого крупного города, или любыми другими способами исследовать современную реальность, — мы обнаружим, что форма становится все более плотной, все более вязкой и душит. Естественно, что хочется извлечь атрибут Шивы, и на фиг порушить, расчистить пустое, чистое, прозрачное пространство вокруг себя. То есть, Шива как бы прохлопал, а Брахма как-то переувлекся по-стахановски. И наплодил огромное количество в массе своей ублюдочных форм. А Шива, санитар леса, то ли отвлекся, то ли в отпуск ушел, но он свою задачу не выполняет. Разве что появление СПИДа — признак того, что Шива, наконец-то, всерьез решил взяться за дело. Похоже, что это только первая ласточка.
Любое нарушенное равновесие восстанавливается, с какими бы неприятностями это ни было связано. Нарушенное равновесие между избытком формы и недостатком пустоты, бесформенности пространства, возникшее за последние сто лет, сейчас начинает восстанавливаться.
В ходе дискуссий с коллегами-психотерапевтами по поводу хаоса, формы и прочего я с удивлением обнаружил, что основная масса людей считает, что тот хаос, который существует в нашей стране сейчас, та текучесть, та изменчивость формы, та нестабильность — она вот-вот кончится. Вот-вот, сейчас, Ельцин выздоровеет, и все будет хорошо. И когда я сказал: «Ребята, это уже не кончится, лучше учиться жить в хаосе, в бесформенности, потому что мы никогда позже не обретем той стабильности, в которой мы выросли когда-то», — меня чуть не разорвали. Как будто я затронул что-то очень важное.
Аналогия здесь может быть такая. Великие физики Ньютон, Лаплас, построили столь стройное здание детерминизма науки, что все в мире представлялось четко определенным, предопределенным. К концу 19-го века наука искренне считала, что стабильное прочное здание построено. Но с появлением Энштейна эта стабильность исчезла навсегда и никогда не восстановилась. То есть, изменчивость, текучесть, многообразие научных теорий так возросла в двадцатом веке, что они никогда уже не пришли не то чтобы к стройному зданию, а как бы и хижины не смогли построить. Наука современности — это поток.
Желание разрушить форму, восстановить равновесие формы и пустоты живет в каждом из нас. Очень многие разрушительные и саморазрушительные тенденции могут быть атрибутированы туда. Я могу сказать и по своим собственным наблюдениям, и по наблюдениям других людей, что многие вещи, которым мы пытаемся приписать биографическую либо перинатальную природу, обусловлены процессом происходящим еще на уровень глубже: общим процессом взаимодействия формы и бесформенного в нашей душе и в мире вокруг нас. И бесполезно компенсировать, и бесполезно, наверное, анализировать; то есть, имеет смысл произвести инвентаризацию личных обид, злости, раздражения и так далее, но достаточно быстро переходить на перинатальный и на более глубокий уровень, и находить свое место в потоке, в этом танце формы и бесформенного, в этом танце боли, силы и любви. Потому что на уровне личного взаимодействия эти задачи не решаются в принципе. То есть, их бесполезно решать, потому что силы, которые задействованы в этом процессе, — другого порядка, они не личностные, а заличностные, они сквозь личность воплощаются, они приобретают окраску нашей личности, они мимикрируют под какие-то личностные проблемы. Но по природе своей они являются более широкими и богатыми. Мы можем с ними спорить и бороться, и это приводит к большим неприятностям, намного большим, чем те, что мы пытаемся как-то там компенсировать. И мы можем найти им более красивое и естественное выражение.
В поисках силы
Поскольку игра концепций всегда должна быть глобальная, а действовать нужно локально, в разговоре о методах и практиках я хочу как бы свернуть все космогонические построения и вернуться к очень конкретной личной задаче, а именно к исследованию стыка между второй и третьей перинатальной матрицей как двух диссоциированных состояний, исследовать проход из боли в силу, проход из страдания в силу, проход из жертвы в силу и творчество. Этот проход, как вы, наверное, представляете по собственным попыткам, достаточно сложен, поскольку наша сила, активный творческий аспект воли, обмотана, приклеена с одной стороны к теме агрессии, бунта, сопротивления, протеста, раздражения, злости, ненависти и так далее, а с другой стороны она связана с болью, страхом наказания, неодобрения самых значимых фигур в жизни. С третьей стороны существует тема бесполезности обретения силы: поскольку отсутствует четвертая матрица, то в памяти записано, что и не нужна сила, от этого только хуже становится, от этого только ад продолжается. И мы оказываемся в трех почти безнадежных капканах. Пройти через них в силу очень сложно, потому что только четкое осознание того, что именно нас удерживает, почему мы боимся собственной силы, с чем ее обретение скорее всего будет связано, как с этим можно работать, — только такое осознание поможет сделать этот переход безопасным, минимально болезненным.
С одной стороны, мы находимся в очень невыгодной ситуации, потому что сила сцеплена с целым рядом внутренне сложных и социально неприемлемых феноменов. То есть, попытка искать силу внутри приводит человека в смятение, а снаружи он испытывает в мягком варианте неодобрение родных и близких, потому что он нарушает некое табу, нарушает некий запрет, очень глубоко запрограммированный в нашем сознании. С другой стороны, огромное преимущество нашей позиции состоит в том, что мы очень точно знаем, где искать силу, знаем, что она жестко зафиксирована, предельно точно известно, где копать. Мы заплатили своей болью и тяжестью расщепления, зато мы теперь точно знаем, где искать силу. Ее можно искать, с одной стороны, рядом с агрессией, с другой стороны, рядом с болью и с наказанием. То есть, как только мы цепляем одно из этих состояний, где-то рядом будет сила. Все, что нужно будет — это провести некий процесс дистилляции, чтобы сивушные масла отстоялись, а чистая сила осталась бы в теле. То есть, все процедуры, с которыми мы экспериментируем, имеют на локальном уровне очень конкретную цель: ощущение в теле такого качества, как активная творческая сила. Это не абстрактное, а очень конкретное телесное ощущение, вибрация. Есть определенные вариации для мужчин и женщин, но и в том, и в другом случае это ощущение является достаточно естественным. В поисках силы, в принципе, можно зайти с любой стороны: можно зайти, активизируя темы агрессии, бунта, раздражения, можно зайти, активизируя темы боли и наказания. В какой-то момент одна тема вытянет другую, что еще раз доказывает их сцепку. То есть, повышая физическую и эмоциональную интенсивность существования в определенном, четко простроенном контексте, в какой-то момент человек в собственном теле обнаруживает то, что он несомненно может назвать силой. В этот момент, и сейчас я уже могу сослаться на статистику, человеку становится абсолютно все равно, каким способом он туда попал.
Есть прекрасная книжка — «Руководство по просветлению для ленивых», один из ее тезисов таков: просветлению все равно, как вы в него попадаете. Вот и силе абсолютно все равно, как вы ее обретаете. Это вам не все равно, а силе абсолютно все равно. Она безличностна. Это для нас, для личностей, для окружающей среды важно найти ее экологическим и безопасным путем. Но в тот момент, когда мы ее обретаем, ощущение боли, несправедливости, унижения, агрессии, исчезает мгновенно. Те из вас, кто участвовал в факультативах по садо-мазо-терапии, наверное, могут это подтвердить.
Очень важно — психофизиология!
Хотелось бы немного поговорить о психофизиологии садо-мазо-терапии. Что, собственно говоря, происходит в нашем теле в эти моменты, как это работает с точки зрения происходящего в теле. Все эти техники задействуют телесные механизмы, похожие на те, что задействуют и холотропное дыхание, и медитация, и динамические медитации Раджниша. И в двух словах об этом можно сказать так: это пробуждение, активация парасимпатической нервной системы. То есть, когда нас бьют по заднице, в теле просыпается парасимпатическая нервная система. Что это такое? В автономной нервной системе, или вегетативной нервной системе, периферической нервной системе, существуют две ветви, два крыла. Одно из них — это симпатическая система, она отвечает за напряжение в теле. Каждый раз, когда вы смотрите в тело и ощущаете некий набор мышечных напряжений, или, допустим, когда в холотропном дыхании вы входите в процесс, и у вас здесь скрючивается, там напрягается, так давит и так далее, — это как бы проявляется узор симпатической нервной системы. Этот узор является в определенном свойстве репрезентацией структуры личности, то есть, структура личности, эго, личного бессознательного закодирована в определенном смысле в симпатической ветви. А вот когда в конце процесса холотропного дыхания, или на четвертой фазе, фазе «Стоп!» динамической медитации, или в статической медитации после первых полутора часов вы начинаете чувствовать особое легкое движение, — часто это называют энергией, — или какой-то легкий ветерок, дуновение, расширение, вибрацию и целый ряд таких феноменов, — это и есть сигналы парасимпатической нервной системы. И в нашем теле это есть отражение определенного дисбаланса в нашем сознании: равновесие нарушено в сторону сигналов напряжения, боли, сжатия. То есть, когда мы смотрим в тело, нам легче заметить сигналы сжатия. Большая часть сигналов парасимпатической нервной системы имеет подпороговый характер. Когда мы смотрим вокруг себя, нам легче заметить отдельность, чем целостность. И это тоже есть отражение того же феномена. Что происходит во многих техниках, в том же самом холотропном дыхании, или в динамической медитации? Вначале химизм тела сдвигается так, что усиливаются сигналы напряжения. А потом в какой-то момент маятник качается в обратную сторону, и вы чувствуете: побежало, расширилось, потекло, стало тонким, прозрачным. А парасимпатическая нервная система дает нам пропуск в более глубокие слои сознания, которые закодированы в ней. То есть, когда мы качаем маятник в одну сторону, а потом он начинает идти в обратную сторону, на эту волну можно вскочить, и эта волна унесет в более глубокие трансперсональные слои сознания. То же происходит в сидячих медитациях. Вы садитесь, и чувствуете: болят ноги, спина, но в какой-то момент что-то раскрывается и течет. То же самое происходит при гриппе, простуде, любой болезни. Почему говорят: «Грипп — хорошо, чистишься»? Когда поднимается температура, мы начинаем чувствовать энергию так называемую, на самом деле это та самая парасимпатическая нервная система. Она является универсальным интергатором тела. То есть, когда эта волна пробегает, она встряхивает все разрозненные участки напряжений, и они становятся более резонансными, более когерентными, тело становится более целостным. То есть, я хочу сказать, что существует всего один, — я пока не видел исключений, — мета-механизм техник внутренней работы, если говорить на телесном языке: это маятник, качающийся между напряжением и расслаблением, между симпатической и парасимпатической ветвями вегетативной нервной системы. С технологической точки зрения самый простой способ вызвать эту волну — это надавать ремнем по заднице. Это самый дешевый способ ощутить контакт с трансперсональным слоем сознания. Теоретические построения, конечно, имеют определенное право на существование, определенный смысл, но на уровне техники все очень просто: запуская волну в теле, мы приходим к тому или иному уровню интеграции нашей личности. Вот это — самый обыденный пласт темы, самый конкретный и самый обыденный. Вы можете его наблюдать и проэкспериментировать с ним в собственном теле: что происходит при повышении интенсивности телесного сигнала в определенных областях тела, что происходит по всему телу, как эти волны идут, что вы чувствуете, что вам хочется, что вам не хочется, что произойдет после этого. То есть, с определенной точки зрения это очень прагматичный способ работы. И экспериментируя с этим, я подумал, что очень плохо, что мы взяли очень много сложных техник из восточных культур, из религиозных культур, — и мандалы, и различные сложные медитации, отождествления, разотождествления, но вместе с там обошли такой простой способ, как самобичевание. КПД очень высокое.
Сергей Всехсвятский
