На Бали, недалеко от Убуда, есть небольшая деревня Петулу. Каждая ветка каждого дерева на центральной улице Петулу занята гнездами небольших цапель. Цапли не простые – с золотистыми хохолками, которые смешно топорщатся, когда самцы ухаживают за самочками или устраивают свои мужские разборки. Это единственная такая колония в округе, и мы часто специально делали крюк через Петулу по дороге в Убуд. Иногда чтобы пофотографировать, иногда – чтобы просто полюбоваться красивыми, элегантными и реально редкими птицами.
Предприимчивый банджар (деревенский совет), заметив интерес иностранцев к своей единственной достопримечательности, подсуетился и поставил патрульный пост на въезде в деревню, пытаясь брать с каждого байка 20.000 рупий. Но мы отмахивались от бросающихся под колеса балийцев со словами «отстаньте, мы в магазин едем»
Но я не об этом сегодня хотел написать! В начале осени наши золотистые цапли активно ремонтировали свои гнезда, — любая лежащая веточка и хворостинка приводила к драке сразу нескольких птиц. А одним прекрасным утром, въехав в деревню, мы услышали новый звук, — все деревья пищали и верещали на разные голоса. Ура, вылупились птенцы!
Но моя радость была недолгой и резко закончилась, когда через сотню метров я увидел на дороге выпавшего из гнезда птенца. У него не было золотистого хохолка, он был маленьким и неуклюжим. У него уже были большие перепончатые лапы и большой клюв, и он явно не знал как и тем, и другим управлять.
Меня переклинило мгновенно и бесповоротно. Я слез с байка, попытался отогнать птенца с дороги на обочину, судорожно соображая – что делать? – и с отчаянием понимая, что делать я ничего не могу, что не могу я его забросить в гнездо на дереве, не могу я его взять домой и выкормить, ничего не могу. И вот это сочетание жалости и собственной беспомощности было (и остается) особенно мучительным. Через пару дней я снова поехал через Петулу. Выпавших птенцов было уже три, один явно умирал, забившись в угол сточной канавы.
Больше я по этой дороге не ездил. Даже специально делал крюк, чтобы там не проехать.
И вот уже второй месяц я возвращаюсь к одной и той же мысли. Как же так – я уже много лет выстраиваю эволюционные модели, пишу про безжалостность эволюции, я вроде бы все (ну не все, конечно, но многое) про нее (эволюцию, а не безжалостность) понимаю, ну почему, почему меня так клинит при каждой встрече с конкретным примером ее безжалостности?
Эти птенцы. Маленький котенок, которого мы обнаружили во время ливня на дороге в джунглях в километре от деревни. Мы довезли его до навеса в середине деревни и выпустили, и я до сих пор думаю о том, что я должен был забрать его домой, хотя и понимаю, что это было нереально. Еще мяуканье котят из мусорной кучи рядом с другой деревней – до сих пор рисуются картинки как бессердечные балийцы выбрасывают новорожденных котят вместе с мусором.
Что делать в таких ситуациях? Спасать всех птенцов и котят? И тут перед глазами всплывает пример моей бабушки, у которой в последние годы жизни было чуть ли не двадцать кошек и пять собак, все где-то подобранные. Это не выход! И как вообще примирить внутри себя несомненный, но «взрослый» факт естественного отбора, эволюционной безжалостности, с не менее несомненным страданием внутреннего ребенка, разделяющего боль практически любого живого существа. Особенного маленького и беззащитного.
И ведь умом то я понимаю, что в огромной стае из тысячи золотистых цапель неизбежно десяток другой птенцов погибнет. Я понимаю, что когда разваливаются империи, они хоронят под своими обломками тысячи, если не миллионы, людей, отравляют своим трупным ядом десятки миллионов. Но я все равно готов, как дурак, пытаться «отсосать яд» у каждого такого отравленного, если этот человек мне давно знаком, если он мне ближе, чем просто контакты в фейсбуке, которых я могу легко удалить при первом запахе трупного яда, если мне больно видеть, как он сжигает свой мозг, свое творчество или свою семью.
В моменты встречи со страданиями внутренний ребенок требует все наличные ресурсы взрослого – бежать! хватать! спасать! кормить! любой ценой! – даже больше, чем он требует их в состоянии каприза и прихоти. Но если в состоянии прихоти ребенка взрослому еще как-то можно установить границы разумного – типа «мы эту игрушку купим, но немного позже, когда заработаем побольше денег», то в состоянии «спасать!» поставить какие-либо границы внутреннему ребенку намного сложнее.
Мне не очень нравится вспоминать этих птенцов и этих котят многие месяцы спустя. Но я не хочу попасть в другую крайность – равнодушия и бесчувствия, очень не хочу. Где же точка разумного равновесия? Для прихотей я выделяю 10% ресурсов, делаю своего рода Фонд внутреннего ребенка, а что тогда для страданий?
Другие десять процентов на благотворительность помогают не всегда, потому что благотворительность – это где-то там, где-то не рядом. А птенец, а котенок – вот он, и если ничего не сделать, он умрет через час или через день. А у тебя двухмесячный ребенок, или ты едешь в аэропорт.
Что делать? В большинстве жизненных тем, я уже точно знаю ответы, и давно и уверенно ими пользуюсь, в этой – пока нет! Поэтому попрошу вас написать в комментариях свои соображения и свои решения.
Как вы примиряете внутри себя понимание естественного эволюционного отбора (типа не все птенцы выживают) и пресловутую «слезинку ребенка», встречу с конкретными страданиями конкретного маленького существа?
И сколько и каких ресурсов вы выделяете в своей жизни в эту область?
